«Литература – это не просто написать что-то, пусть даже и заманчиво. Литература исходит из глубины сердца, и, конечно, какое сердце писателя, такие и его произведения». Священник Дмитрий Дудко.
Не помню, кто сказал замечательные слова: «Любая книга – это исповедь автора». Если писатель настоящий, это и большой человек, личность. А особенности, присущие именно его личности, отражаются во всех произведениях, как папиллярные линии на отпечатках пальцев. «От полноты сердца говорят уста», - сказано в Библии. Вся классическая литература вышла из христианского вероучения. Все русские таланты литературы были глубоковерующими людьми, хотя внешне это не всегда проявлялось.
Никакой опыт, наблюдательность, большие познания, умение правильно строить фразы, красиво излагать мысли, талант исследователя не смогут превратить авторский текст в действительно художественное произведение без дара свыше. Творить без помощи Творца невозможно. Можно только подражать, компилировать и пародировать, ну, ещё критиковать (правда, здесь заправляет зависть).
Время позволяет безошибочно отличить настоящее произведение от искусной поделки: имеющее в себе частицу вечности – вне времени, не устраивает, в отличие от наполненного пусть модными и красивыми, но ложными мудрствованиями горделивого ума. Без интуиции, чутья, как известно, никакое творчество невозможно в принципе. Но и разум необходим. Их соотношение разнится у разных людей, но как «вера выше разума», так и «сердце должно быть выше рассудка», потому что вмещает в себя и интуицию и любовь. А любовь превыше всего.
Любовь призывает к смирению. Без смиренного «обрезанного», плачущего сердца не стать подлинным «гением пера». Причём, звание это присваивают признательные читатели(печально, что не всегда при жизни автора), а не эксперты в области литературы и «Нобелевские комитеты». Чтобы оценить гения по достоинству, надо иметь «чистое» сердце, а чтобы приблизиться к пониманию всей глубины его творений, надо стать мужественным и возлюбить многое»; в глазах толпы превратиться в «безумного».
«Буква мертвит, дух животворит». Ради спасения человека можно «нарушить и субботу, и каноны», считают мудрые священники. А у нас часто судят по «букве» даже верующие и превращаются в «фарисеев», превозносящихся своей «правильностью». А если этим страдают литераторы, то постепенно одолеет их «бес рассудочности» и приведёт к унынию, выражающемуся в холодности и упадничестве произведений.
Бывает, что «правильная», безукоризненно выписанная вещь становится некой мертвящей «проповедью». Вот что по этому поводу думал Н.В. Гоголь: «В самом деле, не моё дело поучать проповедью. Искусство и без того уже поученье. Моё дело говорить живыми образами, а не рассуждениями. Я должен выставить жизнь лицом, а не трактовать о жизни» (письмо Жуковскому).
Так это когда пишут о человеке, а если замахиваются на всё человечество?..
Творческое воображение, дерзание без страха и сердечность сделали из Достоевского - «русского пророка». А здравомыслие, широкие познания и огромный жизненный опыт «певца монархизма» Л. Тихомирова в итоге были посрамлены непосредственным духовным писателем С. Нилусом. И таких примеров немало. Почему сие возможно? Потому что «детскость» и «наивность» (как и вхождение в царство Божие в образе ребёнка) зачастую ближе к реальности, чем «зрелость», так как в них больше веры. Той веры (отличной от веры апостола Фомы), которая может горы двигать, заставлять «говорить камни», а в безвыходной вроде бы ситуации не опускать руки, твердя: невозможное человеку возможно Богу!..
Русских писателей обвиняли в том, что они писали о мелких, «лишних», «убогих» людях («психопатах») и создавали неверное представление о русском народе. (Хотя все мы выросли из Гоголевской «Шинели»). Тот же И. Солоневич упрекал авторов, что не было положительных героев, романтических образов как на Западе. В этом он схож с теми, кто ждал и требовал «Христа не распятого, а с копьём»; кто не понимал, как в немощи проявляется сила. Кто не хотел принять того факта, что наша литература покаянная. (Показателен отзыв русоненавистника, вождя мировой революции В.И. Ленина о «Преступлении и наказании» Ф.М. Достоевского – «Покаянное кликушество».) Греховная сторона жизни человека показана в творениях наших классиков для того, чтобы научить различать скрытые грехи и подтолкнуть к раскаянию. То есть увидеть через образы, в чём неправда в тебе самом, и исправить свой путь. Родная литература будила, а не усыпляла совесть, рисуя настоящую жизнь, а не приукрашенную; не создавала мира иллюзий и галлюцинаций, не оправдывала грех, не идеализировала пороки. «При полном реализме найти в человеке человека. Это русская черта по преимуществу, и в этом смысле я конечно народен…» - Ф.М. Достоевский.
Зачем нужна дорога, если она не ведёт к Храму? Для чего литература, если она не подводит человека к осознанию себя образом и подобием Божиим?
Рассуждения о вечно «женском» в русской душе и лени русского народа – очень односторонние и по сути ложные выводы, поверхностное суждение. А в глубине – мужественность и жертвенность, непрестанный труд, но не с тем, чтобы устроится благополучно в мире сём, а с тем, чтобы стяжать благодать: с думами не о земном, а о небесном. Ведь «Благополучие в этом мире опаснее всего» (св. Дм, Дудко)…
Одаренный мыслитель, русский философ-публицист К. Леонтьев критиковал многих. Досталось от него и Ф.М. Достоевскому. Признавая его талант моралиста и политического прозорливца, обвинял, что «мало у Достоевского в романах его здоровья, и истинного чувства русской реальности». (Это у человека, который сам себя называл «реалистом в высшем смысле»). Призывая, что Достоевский любил мужика «за то, что он русский, за то, что он религиозен», К. Леонтьев скептически относился к термину «народ-богоносец». Слепо следуя букве писания и подходя к нему рационалистически, философ судил по закону, а не по благодати, превращался в «книжника».
«Его необузданное творческое воображение и пламенная сердечность его помешали ему скромно подчиняться стеснениями правильного богословия и размывали в иных случаях его спасительные узы» (К. Леонтьев).
Категорически не согласен с этим выводом священник и писатель Дмитрий Дудко: «Достоевский всколыхнул не одно сердце русское, да не только русское. Во всём мире не одного человека привёл к Богу, не у одного человека пробудил любовь. Достоевский выстрадал свою веру, которая ему не так просто далась» («Попытка осмыслить и разобраться»).
Ненависть К. Леонтьева вызвала речь Достоевского на Пушкинском празднике. «Слишком розовый оттенок, вносимый в христианство этой речью г. Достоевского, есть новшество по отношению к Церкви, от человеческого ничего особенного благотворного в будущем не ждущей; но этот оттенок не имеет в себе ничего – ни особенно русского, ни особенно нового по отношению к преобладающей европейской мысли XVIII и XIX веков».
Сам Федор Михайлович в «Дневнике писателя» за 1881 год кратко возразил своему критику: «Леонтьеву. После «Дневника» и речи в Москве. Тут, кроме несогласия в идеях, было сверх-то нечто ко мне завистливое. Да едва ли не единое это и было. Разумеется, нельзя требовать чтоб г-н Леонтьев сознался в этом печатно. Но пусть этот публицист спросит самого себя наедине с своею совестью и сознается сам себе; и сего довольно».
«Вселенскость» русской души, «общечеловечность» К. Леонтьев своим рационалистическим умом богословски образованного человека почему-то свёл к космополитизму, а провидческое высказывание Фёдора Михайловича о том, что Россия ещё скажет своё слово погибающему миру, трактовал как объединение в будущем России и демократического Запада. Только излишняя рассудочность в ущерб интуиции, «консервация правильности», превозношение и глубокая вера, но без любви, привели его к подобным заключениям и сделали поклонником первого российского экумениста – В. Соловьёва. Философ усомнился в том, что «Москва – Третий Рим, а Четвёртому не бывать». Жёстко отрицал мысль о «неком таинственном церковно-мистическом и даже апокалипсическом земном назначение России» (в противовес не только Достоевскому, но и патриарху Никону).
Чтобы закончить с К. Леонтьевым, приведу мнение св. Дмитрия Дудко: «Если б жил философ К. Леонтьев в наше время, он, наверно, сказал бы нам: розовое у вас христианство. В розовом свете мы все представляем. Как известно, в этом он обвинял Достоевского. Но я скажу – это не розовое христианство, это трезвое христианство» («Попытка осмыслить и разобраться»).
Сама жизнь не раз уже доказала правоту Фёдора Михайловича. Описанные прозаиком явления, тенденции помогают понять, что творится в современном мире, а его «пророчества» сбываются; зарубежные исследователи «загадочной русской души» внимательно изучают наследие именно этого мастера слова. Но критика не утихает и поныне. «Спор о Толстом и Достоевском будет постоянно, этому удивляться не надо, потому что они гении, могут ли наши маленькие умы охватить его? Тут можно почувствовать только добрым сердцем. Я, например, того и другого принимаю, но мне ближе Достоевский по своему настроению. Хотя читается Толстой лучше, но это на первый взгляд. Когда вчитаешься в Достоевского, поймёшь, что во всех отношениях лучше, его нет. Он так и берёт за сердце, толкает к раздумью, а это главное для читателя» (о. Дмитрий Дудко «Жизнь и проповедь»)…
Безусловно необычайно талантливый, с академическим стилем и безукоризненным русским языком «аристократ пера» И. Бунин тоже любил покритиковать – многих и жёстко, кратко и язвительно. Кроме прочих, досталось от него Гоголю и Достоевскому, Куприну и Шолохову.
Я не являюсь поклонником творчества Бунина, мне кажется, там маловато любви, а его творенья подобны люминесцентному свету, который светит, но не греет. Куприн, к примеру, и ближе и дороже. Что же касается критических заметок этого высокомерного эстета, то его сухость и «монументальность», слишком пристальное внимание к мелочам – «взгляд из мышиной норы вместо взгляда орла в полёте» - приводят к субъективности. Он упускает главное – «не видит леса за деревьями».
«Достоевский – благородная гордость России, отнять у неё Достоевского – лишиться многого», - считал Дмитрий Дудко. Бунин придерживался иного мнения. Воинствующий атеист В. Ленин ненавидел Достоевского, а его лучший роман – «Братья Карамазовы» называл «морализирующей блевотиной». Призывающий Господа белоэмигрант Иван Бунин в общем-то солидарен с «вождём мирового пролетариата». Тому подтверждение – «дневник писателя».
«Всё время полное безволие, слабость, - ничего не могу, кроме чтения лёжа. Перечитал первый том «Братьев Карамазовых». Три четверти – совершенный лубок, балаган. А меж тем очень ловкий, удивительно способный писака». (1.07.1942г.)
«Прочёл (перечитал конечно) второй том «Братьев Карамазовых». Удивительно умен, ловок – и то и дело до крайней глупости неправдоподобная чепуха. В общем скука, не трогает ничуть».(14. 07.1942г.).
(Мне думается, что и Леонтьева, и Бунина, и многих других рационалистов просто бесит «Поэма о великом Инквизиторе» - несколько страниц текста, вместивших в себя гениальное толкование апокалипсиса.)
Ну ладно Достоевский… а по Бунину выходит, что кроме него никто России и русского народа не знал и не понимал: ни Короленко, ни Шмелёв, ни Сологуб, ни Куприн и далее по списку. Зато «его уста изрекали только истину».(?)
«В этом вся Русь. Жажда саморазорения, атавизм». (23 мая 1916г.)
«Нет, вот бы кому рты разорвать! Всем этим Михайловским, Златовратским, Короленкам, Чириковым!.. а то: «мирские устои», «хоровое начало», «как мир батюшка скажет», «Русь тем и крепка, что своими устоями» и т.д. все подлые фразы! Откуда-то создалось совершенно неверное представление об организаторских способностях русского народа. А между тем нигде в мире нет такой безорганизации! Такой другой страны нет на земном шаре! Каждый живёт только для себя» (22 марта 1917г.)
«А Шмелёвы лгут, лгут про русский народ!» (13 августа 1916г.)
«Русский народ взывает к Богу только в горе великом. Сейчас счастлив, где эта религиозность!» (13 октября 1917г.)
«Читаю «Мёртвые души». Нельзя читать серьёзно - очень талантливый шарж, и только», (18. сентября 1933г.) « Убеждён, что Гоголь никогда не жёг «Мёртвых душ». Не знаю, кого больше ненавижу как человека – Гоголя или Достоевского».(30 апреля 1940г.)
Ну и так далее… При этом Бунин удивляется: «Если бы я эту «икону», эту Русь не любил, не видал, из-за чего же бы я так сходил с ума все эти годы, из-за чего страдал так беспрерывно, так люто? А ведь говорили, что я только ненавижу». (Одесса.1919г.)
Читая дневники И. Бунина, видишь разочаровавшегося во всём, скучающего, теплохладного человека, которого вряд ли что заставит загореться. Даже начало войны России с Гитлером – буднично, холодно, сыро: «И вообще становлюсь всё грустнее и грустнее: всё, всё давит мысль о старости. <…> Итак, пошли на войну с Россией: немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы и румыны. И все говорят, что священная война против коммунизма».
Немцы ли наступают, русские ли их бьют – неважно, писатель отмечает происходящее в своём дневнике как беспристрастный сторонний наблюдатель: «скука» и всё ожидание, чтобы война, наконец, двинулась».
И читает, читает, читает… а потом высказывается, так же жёлчно и безапелляционно, как и прежде.
«Читаю записки Порошина, воспитателя Павла I . Обожествление мальчика, часто очень гадкого и наглого» (2.апреля 1943г.).
«Вдруг почему-то пришло в голову: Добчинский и Бобчинский… Да: Сквозняк - Дмухановский, Яичница… даже Чичиков – всё очень плоско, балаганно – и сто лет все с восторгом повторяют: Добчинский и Бобчинский». (5 апреля 1942г.).
Публицист И. Солоневич дал отповедь Бунину и ему подобным: «В своей книге «Диктатура импотентов» я пытаюсь доказать очень парадоксальную мысль: «толпу» и «массу» составляют писатели и профессора, а никак не рабочие и крестьяне, не «народ»…
Это Бердяевы и Бунины бегали в припрыжку, Добчинским и Бобчинскими, «петушком, петушком», за любой подорожной эмоцией – а народ от Батыя и Мамая до Гитлера и Сталина молился всё тому же Христу Спасителю и бился за одну и ту же Родину». И. Солоневичу вторит А. Куприн: «Эмиграция – дерьмо. Писательская-собачье» (письма В.Е. Гущику). И ещё: «Здесь уже прямо русская бордель и школа русского предательства. А уж литературный круг - <…> настоящая клоака подлости, подсиживания, эгоизма и зависти» (1912г. Париж).
18 апреля 1930 года во время телефонного разговора со Сталиным М.А. Булгаков, выдающийся русский писатель с непростой судьбой, произнёс очень важную фразу: «Я очень много думал в последнее время, может ли русский писатель жить вне родины, и мне кажется, что не может». Но это взгляд из России, а как виделось из-за рубежа? В одном из своих парижских интервью середины 20-х годов А.И. Куприн заметил: «Есть люди, которые по глупости либо от отчаяния утверждают, что без Родины жить можно. Но, простите меня, всё это притворяшки перед самим собой. Чем талантливее человек, тем труднее ему без России». В мае 1937 года Александр Иванович вернулся в Россию. (Скончался от болезни в 1938 году.) И. Бунин был «поражён» этим известием, но продолжал ёрничать, без жалости, без тени сомнения в собственной правоте: «Никаких политических чувств по отношению к его «возвращению», я, конечно, не испытал. Он не уехал в Россию, - его туда увезли, уже совсем больного, впавшего в младенчество.
Сам Иван Алексеевич непрерывно пребывал в тоске нераскаянного сердца, унынии – «и почти каждое утро, как только откроешь глаза, какая-то грусть – бесцельность, конченность всего (для меня)» - до конца своих дней. Думал ли он о возвращении в Россию? Иногда просто кричал: хочу в Россию! Но в итоге: «Просмотрел свои заметки о прежней России. Всё думаю, если бы дожить, попасть в Россию! А зачем? Старость уцелевших (и женщин, с которыми когда-то), кладбище всего, чем жил когда-то…» (20.января 1944г.).
Незадолго до своей кончины Бунин написал: «Это всё-таки поразительно до столбняка! Через некоторое очень малое время меня не будет – и дела и судьбы всего, будут мне не известны! И я приобщюсь к Финикову, Роговскому, Шмелёву, Пантелеймонову!... И я только тупо, умом, стараюсь изумиться, устрашиться!» (2 мая 1953г.)
Можно было бы развивать тему, вынесенную в заголовок, и дальше, но – достаточно. Хочется лишь привести одну строчку из «Молитвы» Н. Гоголя: «О, пусть же сама любовь будет мне вдохновением». А закончить – цитатой из книги св. Дмитрия Дудко: «Мы думаем ,что стоим на правде, и постоянно лжём. Потому что не любим немощных братьев, забывая о том, что наша правда не то, что Божия. А преподобный Серафим говорил: правда без любви – жестокая правда. А что такое жестокая правда? Это и есть настоящая ложь»…
Александр Огородников. 24.12.2007г.
|
